ГОРОД МОЙ, РОДНОЙ МОЙ!..
Норек ГАСПАРЯН
Признание городу, построенному в небесной вышине, или О Ноевом ковчеге и желании парить
Хоть сегодня не говорите мне ничего. А знаете почему? Да потому, что я царевич, несказанно гордый, сын самого красивого города мира, подвергнувшегося тысячам испытаний и освободившегося. Да к тому же - с Божьей помощью. А это, насколько я знаю, дело нешуточное, то есть хочу сказать, что Господь просто так не встает с кем-то рядом, не сопровождает никого, тем более - на поле боя против многочисленных войск противника... Терпи, казак... Нет, не получится, это просто невозможно. Скала, и то дает, как минимум, множество трещин. Вот поэтому я и советую: сегодня не говорите мне ничего. В моем городе это не принято, более того - недопустимо. Нельзя. А вот, при желании, могу отвезти вас туда, где вам никогда не доводилось бывать, где, скажем, сто-двести, триста лет назад тоже жили мужественные ребята, настоящие, любящие страну герои, знающие цену делу и слову, налаживающие с Богом человеческие, дружеские отношения. Согласитесь или нет, но я должен сказать, что все в этом городе другое. Камень, дерево, небо, ликование, боль... и цвет, и голос... Дом... Человек... Нет ничего обычного... Не удивляйтесь, но скажу, что он из тех уникальных городов, где все советское было бессильно уничтожить ментальность, арки и карнизы, орнаменты и настроение, гигантские ворота и залитые солнцем дома. И вряд ли в каком-либо другом городе у человека будет такое желание парить, как здесь... А имя этому городу - Шуши. Повторяю - Шуши. Красивейший - среди себе подобных. Блажен, кто увидит его... Думаю, никто не станет возражать, если я скажу, что наши предки строили город с достоинством, логически, основательно, с любовью, в синтезе европейской и армянской традиционной архитектуры. Все обработано, обтесано, без лишней роскоши и великолепия, почти идеально, с актуальным во все времена мышлением, и строилось, как минимум, на века. Повсюду царит гармония, обилие света, динамика. И что самое примечательное, там камень не лежит на камне, а вложен в камень, камень - продолжение камня. Разъединить их невозможно. Помню, когда я был маленьким, все просил и требовал, чтобы меня научили летать, но все почему-то смеялись. А я до сих пор убежден, что невозможно жить в этом городе и не уметь летать... Смешно? Может быть. Но, когда у меня появляется желание парить, я поднимаюсь в Шуши... Именно так, понимайте, как хотите. Блаженны освободители города-крепости!.. Это освобождение нашего славного прошлого, освобождение нашего детства, наше возвращение... И перемешалось реальное и нереальное... верить или же?.. Вооруженный хозяин - на пороге церкви... в узких улочках... перед отобранным у него годы назад домом... Не верить?.. Не вызывайте меня на разговор. Отступления больше не будет. Кто не вернулся, пусть возвращается, а вернувшийся - наслаждается жизнью, наслаждающийся жизнью - воздаст Славу Господу... Художник Овик - шушинец. После 92-го ни одну ночь не провел в столице. Что бы ни рисовал, в конце получается Шуши, и цвет - точь-в-точь как в детстве, и снег, и цветок, и стена... От Шуши нет спасения. Вне Шуши он задыхается. Воздуха не хватает. Шуши - это море художника Овика. Кто сможет увидеть море на вершине горы? Причем, разноцветное, связывающее миры друг с другом... тягающееся с океанами... И я имею право заявить со всей ответственностью, что мой брат Овик - маринист... Не говорите ничего. Я говорю о том, что видел... что знал... Как не сказать, что Шуши - город, меняющий мышление. Появляешься здесь - меняется мир, и небо, и крепость, и дом, а, точнее было бы сказать, этот мир впервые предстает перед тобой. И человек. Жизнь. Господь! Отче, наш... Убеждаешься, что этот самый мир никогда не жил вне моего города, непрерывно крутился вокруг него... И видел наверняка, как мальчишки пускали с высоких скал, прямо над бездной, сотни изготовленных из листков исписанных школьных тетрадей бумажных птиц... (и эти же самые бумажные птицы возвращались вечером, усаживаясь на ветвях цветущих деревьев садов...), как эти мальчишки отбивали атаки своих азербайджанских сверстников, становясь героями в неравных боях и подрастая на изобилующем цветами основании наклонившегося купола церкви Казанчецоц... Повторяю, художник шушинец Овик - маринист... А лучшее его полотно - это мальчишки, пускающие бумажных птиц, с искрящимися глазами, только вернувшиеся из храма Божьего... Не говорите мне ничего... Не верите, поднимитесь вШуши, соберите усевшихся на деревьях бумажных птиц и хотя бы разок постойте на зависшей над бездной самой остроносой скале и... делайте что хотите... Я ничуть не сомневаюсь, что вы не воспримете всерьез моих слов, если скажу, что Ноев ковчег пристал именно к Шуши. Почему-то мне кажется именно так. И речь не только о сегодняшнем дне. Однажды, узнав о том, что Ной стал строить ковчег, и когда воды отступили, ковчег пристал к горе Арарат, я удивился... Удивился, потому что был убежден, что Ной не выберет другой территории, оставив Шуши... И, даже выбрав, однажды вернется в Шуши... И как мне теперь не сказать, что Шуши - Ноев ковчег... Не сказав, я сам себя не пойму, а возможно, даже буду стыдиться самого себя. И царевичи, ребята-герои освободили наш разрушающийся с каждым днем этот Ноев ковчег. Потом стали приводить в порядок стены, укрепили ворота, разобрали снесенное, построили и починили все, что не доставало и продолжают вкладывать дерево в дерево, нанизывать мысль на мысль... Если не сделают, ливни и ветры снесут все, что имеется и едва сохранилось, и во время великих вод никому не удастся спастись... Сколько бы я ни думал, ни переносился на восток и запад, а оттуда - на север и юг, ни прислушивался к живущим там мудрецам, я спасусь, я буду жить... А знаете почему? Потому что я узнал Господа, когда он находился рядом со мной... потому что я верую, не увидев... Именно поэтому и Ковчег мой, я нахожусь в ковчеге... и меня не пугают ни великие воды, ни большие и малые войны, и ни материальное и ненасытное время... Я свободен…Я создаю хлеб…Я тот, кто рисует камнем дом…Сильнее меня - только я сам…Мир неполон, пресен без меня, не узнающий самого себя… Переборщили, перешли все рамки дозволенного... Лишу их блаженства видеть меня, шагать со мной, беседовать со мной, как говорится, оставлю одних... Дел и без того невпроворот. Каждый день, каждый час, днем и ночью есть что делать... Говорил же я, что, кого бы я ни просил в детстве научить меня летать, смеялись. И теперь, пока не поздно и у меня еще есть немного времени, непременно должен научиться летать. Потому что жить в Шуши и не уметь летать, все равно, что не жить... Не говорите мне ничего...